... он любовалсястройным порядком их расположения, вдыхал аромат их цветов.

По совету : здесь можно прочитать рецензию

Амброз Бирс. Случай на мосту через Совиный ручей

Сборник "И грянул гром". Пер. - В.Топер.

На железнодорожном мосту, в северной части Алабамы, стоял человек исмотрел вниз, на быстрые воды в двадцати футах под ним. Руки у него былисвязаны за спиной. Шею стягивала веревка. Один конец ее был прикреплен кпоперечной балке над его головой и свешивался до его колен. Несколькодосок, положенных на шпалы, служили помостом для него и для его палачей -двух солдат федеральной армии под началом сержанта, который в мирное времяскорее всего занимал должность помощника шерифа. Несколько поодаль, на томже импровизированном эшафоте, стоял офицер в полной капитанской форме, приоружии. На обоих концах моста стояло по часовому с ружьем "на караул", тоесть держа ружье вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямымуглом руке, - поза напряженная, требующая неестественного выпрямлениятуловища. Позади одного из часовых никого не было видно; на сотню ярдов рельсыубегали по прямой в лес, затем скрывались за поворотом. По всейвероятности, в той стороне находился сторожевой пост. На другом берегуместность была открытая - пологий откос упирался в частокол из вертикальновколоченных бревен, с бойницами для ружей и амбразурой, из которой торчаложерло наведенной на мост медной пушки. По откосу, на полпути между мостоми укреплением, выстроились зрители - рота солдат-пехотинцев в положении"вольно": приклады упирались в землю, стволы были слегка наклонены кправому плечу, руки скрещены над ложами. Справа от строя стоял лейтенант,сабля его была воткнута в землю, руки сложены на эфесе. За исключениемчетверых людей на середине моста, никто не двигался. Рота была повернутафронтом к мосту, солдаты застыли на месте, глядя прямо перед собой.Часовые, обращенные лицом каждый к своему берегу, казались статуями,поставленными для украшения моста. Капитан, скрестив руки, молча следил за работой своих подчиненных, неделая никаких указаний. Смерть - высокая особа, и если она заранееоповещает о своем прибытии, ее следует принимать с официальнымиизъявлениями почета; это относится и к тем, кто с ней на короткой ноге. Покодексу военного этикета безмолвие знаменует глубокое почтение. Человеку, которому предстояло быть повешенным, было на вид лет тридцатьпять. Судя по пальто - такое обычно носили плантаторы, - он был штатский.Черты лица правильные - прямой нос, энергичный рот, широкий лоб; черныеволосы, зачесанные за уши, падали на воротник хорошо сшитого сюртука. Онносил усы и бородку клином, но щеки были выбриты; большие темно-серыеглаза выражали доброту, что было несколько неожиданно в человеке с петлейна шее. Он ничем не походил на обычного преступника. Закон военноговремени не скупится на смертные приговоры для людей, не исключая иджентльменов. Закончив приготовления, оба солдата отступили на шаг, и каждый оттащилдоску, на которой стоял. Сержант повернулся к капитану, отдал честь и тутже встал позади него, после чего капитан тоже сделал шаг в сторону. Врезультате этих перемещений осужденный и сержант очутились на концахдоски, покрывавшей три перекладины моста. Тот конец, на котором стоялштатский, почти - но не совсем - доходил до четвертой. Раньше эта доскаудерживалась в равновесии тяжестью капитана; теперь его место занялсержант. По сигналу капитана сержант должен был шагнуть в сторону, доска -качнуться и осужденный - повиснуть в пролете между двумя перекладинами. Оноценил по достоинству простоту и практичность этого способа. Ему незакрыли лица и не завязали глаз. Он взглянул на свое шаткое подножие,затем обратил взор на бурлящую речку, бешено несущуюся под его ногами. Онзаметил пляшущее в воде бревно и проводил его взглядом вниз по течению.Как медленно оно плыло! Какая ленивая река! Он закрыл глаза, стараясь сосредоточить свои последние мысли на жене идетях. До сих пор вода, тронутая золотом раннего солнца, туман,застилавший берега, ниже по течению - маленький форт, рота солдат,плывущее бревно - все отвлекало его. А теперь он ощутил новую помеху.Какой-то звук, назойливый и непонятный, перебивал его мысли о близких -резкое, отчетливое металлическое постукивание, словно удары молота понаковальне; в нем была та же звонкость. Он прислушивался, пытаясьопределить, что это за звук и откуда он исходит; он одновременно казалсябесконечно далеким и очень близким. Удары раздавались через правильныепромежутки, но медленно, как похоронный звон. Он ждал каждого удара снетерпением и, сам не зная почему, со страхом. Постепенно промежутки междуударами удлинялись, паузы становились все мучительнее. Чем режераздавались звуки, тем большую силу и отчетливость приобретали. Он открыл глаза и снова увидел воду под ногами. "Высвободить бы толькоруки, - подумал он, - я сбросил бы петлю и прыгнул в воду. Если глубоконырнуть, пули меня не достанут, я бы доплыл до берега, скрылся в лесу ипробрался домой. Мой дом, слава богу, далеко от фронта; моя жена и детипока еще недосягаемы для захватчиков". Когда эти мысли, которые здесь приходится излагать словами, сложились всознании обреченного, точнее - молнией сверкнули в его мозгу, капитансделал знак сержанту. Сержант отступил в сторону. 2 Пэйтон Факуэр, состоятельный плантатор из старинной и весьма почтеннойалабамской семьи, рабовладелец и, подобно многим рабовладельцам, участникполитической борьбы за отделение южных штатов, был ярым приверженцем делаюжан. По некоторым не зависящим от него обстоятельствам, о которых здесьнет надобности говорить, ему не удалось вступить в ряды храброго войска,несчастливо сражавшегося и разгромленного под Коринфом, и он томился вбесславной праздности, стремясь приложить свои силы, мечтая обувлекательной жизни воина, ища случая отличиться. Он верил, что такойслучай ему представится, как он представляется всем в военное время. Апока он делал, что мог. Не было услуги - пусть самой скромной, - которойон с готовностью не оказал бы делу Юга; не было такого рискованногопредприятия, на которое он не пошел бы, лишь бы против него не восставаласовесть человека штатского, но воина в душе, чистосердечно и не слишкомвдумчиво уверовавшего в неприкрыто гнусный принцип, что в делах любовных ивоенных дозволено все. Однажды вечером, когда Факуэр сидел с женой на каменной скамье у воротсвоей усадьбы, к ним подъехал солдат в серой форме и попросил напиться.Миссис Факуэр с величайшей охотой отправилась в дом, чтобы собственноручноисполнить его просьбу. Как только она ушла, ее муж подошел к запыленномувсаднику и стал расспрашивать о положении на фронте. - Янки восстанавливают железные дороги, - сказал солдат, - и готовятсяк новому наступлению. Они продвинулись до Совиного ручья, починили мост ивозвели укрепление на своем берегу. Повсюду расклеен приказ, что всякийштатский, замеченный в порче железнодорожного полотна, мостов, туннелейили составов, будет повешен без суда. Я сам читал приказ. - А далеко до моста? - спросил Факуэр. - Миль тридцать. - А наш берег охраняется? - Только сторожевой пост на линии в полумиле от реки да часовой намосту. - А если бы какой-нибудь кандидат висельных наук, и притом штатский,проскользнул мимо сторожевого поста и справился бы с часовым, - с улыбкойсказал Факуэр, - что мог бы он сделать? Солдат задумался. - Я был там с месяц назад, - ответил он, - и помню, что во времязимнего разлива к деревянному устою моста прибило много плавника. Теперьбревна высохли и вспыхнут, как пакля. Тут вернулась миссис Факуэр и дала солдату напиться. Он учтивопоблагодарил ее, поклонился хозяину и уехал. Час спустя, когда ужестемнело, он снова проехал мимо плантации в обратном направлении. Это быллазутчик федеральных войск. 3 Падая в пролет моста, Пэйтон Факуэр потерял сознание и был уже словномертвый. Очнулся он... - через тысячелетие, казалось ему... - от остройболи в сдавленном горле, за которой последовало ощущение удушья.Мучительные, резкие боли словно отталкивались от его шеи и расходились повсему телу. Они мчались по точно намеченным разветвлениям, пульсируя снепостижимой частотой. Они казались огненными потоками, накалявшими еготело до нестерпимого жара. До головы боль не доходила - голова гудела отсильного прилива крови. Мысль не участвовала в этих ощущениях.Сознательная часть его существа уже была уничтожена; он мог толькочувствовать, а чувствовать было пыткой. Но он знал, что движется. Лишенныйматериальной субстанции, превратившись всего только в огненный центрсветящегося облака, он, словно гигантский маятник, качался по немыслимойдуге колебаний. И вдруг со страшной внезапностью замыкающий его свет сгромким всплеском взлетел кверху; уши ему наполнил неистовый рев;наступили холод и мрак. Мозг снова заработал; он понял, что веревкаоборвалась и что он упал в воду. Но он не захлебнулся, петля, стягивающаяему горло, не давала воде заливать легкие. Смерть через повешение на днереки! Что может быть нелепее? Он открыл глаза в темноте и увидел надголовой слабый свет, но как далеко, как недосягаемо далеко! По-видимому,он все еще погружался, так как свет становился слабей и слабей, пока неосталось едва заметное мерцание. Затем свет опять стал больше и ярче, и онпонял, что его выносит на поверхность, понял с сожалением, ибо теперь емубыло хорошо. "Быть повешенным и утопленным, - подумал он, - это еще кудани шло; но я не хочу быть пристреленным". Он не делал сознательных усилий, но по острой боли в запястьяхдогадался, что пытается высвободить руки. Он стал внимательно следить засвоими попытками, равнодушный к исходу борьбы, словно праздный зритель,следящий за работой фокусника. Какая изумительная ловкость! Какаявеликолепная сверхчеловеческая сила! Ах, просто замечательно! Браво!Веревка упала, руки его разъединились и всплыли, он смутно различал их вширящемся свете. Он с растущим вниманием следил за тем, как сначала одна,потом другая ухватились за петлю на его шее. Они сорвали ее, со злобойотшвырнули. "Наденьте, наденьте опять!" Ему казалось, что он крикнул это своимрукам, ибо муки, последовавшие за ослаблением петли, превзошли всеиспытанное им до сих пор. Шея невыносимо болела; голова горела как в огне;сердце, до сих пор слабо бившееся, подскочило к самому горлу, стремясьвырваться наружу. Все тело корчилось в мучительных конвульсиях. Нонепокорные руки не слушались его приказа. Они били по воде сильнымикороткими ударами сверху вниз, выталкивая его на поверхность. Онпочувствовал, что голова его поднялась над водой; глаза ослепило солнце;грудная клетка судорожно расширилась, - и в апогее боли его легкиенаполнились воздухом. Теперь он полностью владел своими чувствами. Они даже были необычайнообострены и восприимчивы. Страшное потрясение, перенесенное егоорганизмом, так усилило и утончило их, что они отмечали то, что раньшебыло им недоступно. Он ощущал лицом набегающую рябь и по очереди различалзвук каждого толчка воды. Он смотрел на лесистый берег, видел отдельнокаждое дерево, каждый листик и жилки на нем, все, вплоть до насекомых влистве - цикад, мух с блестящими спинками, серых пауков, протягивающихсвою паутину от ветки к ветке. Он видел все цвета радуги в капельках росына миллионах травинок. Жужжание мошкары, плясавшей над водоворотами,трепетание крылышек стрекоз, удары лапок жука-плавунца, похожего на лодку,приподнятую веслами, - все это было внятной музыкой. Рыбешка скользнула уего глаз, и он услышал шум рассекаемой ею воды. Он всплыл на поверхность спиной к мосту; в то же мгновение видимый мирстал медленно вращаться вокруг него, словно вокруг своей оси, и он увиделмост, укрепление на откосе, капитана, сержанта, обоих солдат - своихпалачей. Силуэты их четко выделялись на голубом небе. Они кричали иразмахивали руками, указывая на него; капитан выхватил пистолет, но нестрелял, у остальных не было в руках оружия. Вдруг он услышал громкий звук выстрела, и что-то с силой ударило поводе в нескольких дюймах от его головы, обдав ему лицо брызгами. Опятьраздался выстрел, и он увидел одного из часовых - ружье было вскинуто, наддулом поднимался сизый дымок. Человек в воде увидел глаз человека намосту, смотревший на него сквозь щель прицельной рамки. Он отметил серыйцвет глаза и вспомнил, что серые глаза считаются самыми зоркими. Нострелок промахнулся. Встречное течение подхватило Факуэра и снова повернуло его лицом клесистому берегу. Позади него раздался отчетливый и звонкий голос, и звукэтого голоса, однотонный и певучий, донесся по воде так внятно, чтопрорвал и заглушил все остальные звуки, даже журчание воды в его ушах.Факуэр, хоть и не был военным, достаточно часто посещал военные лагеря,чтобы понять грозный смысл этого нарочито мерного, протяжного напева;командир роты, выстроенной на берегу, вмешался в ход событий. Как холоднои неумолимо, с невозмутимой модуляцией, рассчитанной на то, чтобы внушитьспокойствие солдатам, с обдуманной раздельностью прозвучали жестокиеслова: - Рота, смирно!.. Ружья к плечу!.. Целься... Пли! Факуэр нырнул - нырнул как можно глубже. Вода взревела в его ушах,словно то был Ниагарский водопад, но он все же услышал приглушенный громзалпа и, снова всплывая на поверхность, увидел блестящие кусочки металла,странно сплющенные, которые, покачиваясь, медленно опускались на дно.Некоторые из них коснулись его лица и рук, затем отделились, продолжаяопускаться. Когда он, задыхаясь, всплыл на поверхность, он понял, что пробыл подводой долго; его довольно далеко отнесло течением - прочь от опасности.Солдаты кончали перезаряжать ружья; стальные шомполы, выдернутые изстволов, все сразу блеснули на солнце, повернулись в воздухе и сталиобратно в свои гнезда. Тем временем оба часовых снова выстрелили пособственному почину - и безуспешно. Беглец видел все это, оглядываясь через плечо; теперь он уверенно плылпо течению. Мозг его работал с такой же энергией, как его руки и ноги;мысль приобрела быстроту молнии. "Лейтенант, - рассуждал он, - допустил ошибку, потому что действовал пошаблону; больше он этого не сделает. Увернуться от залпа так же легко, какот одной пули. Он, должно быть, уже скомандовал стрелять вразброд. Плохо,от всех не спасешься". Но вот в двух ярдах от него - чудовищный всплеск и тотчас же громкийстремительный гул, который, постепенно слабея, казалось, возвращался повоздуху к форту и наконец завершился оглушительным взрывом, всколыхнувшимреку до самых глубин! Поднялась водяная стена, накренилась над ним,обрушилась на него, ослепила, задушила. В игру вступила пушка. Пока онотряхнулся, высвобождаясь из вихря вспененной воды, он услышал над головойжужжанье отклонившегося ядра, и через мгновение из лесу донесся трескломающихся ветвей. "Больше они этого не сделают, - думал Факуэр, - теперь они пустят в ходкартечь. Нужно следить за пушкой; меня предостережет дым - звук ведьзапаздывает; он отстает от выстрела. А пушка хорошая". Вдруг он почувствовал, что его закружило, что он вертится волчком.Вода, оба берега, лес, оставшийся далеко позади мост, укрепление и ротасолдат - все перемешалось и расплылось. Предметы заявляли о себе толькосвоим цветом. Бешеное вращение горизонтальных цветных полос - вот все, чтоон видел. Он попал в водоворот, и его крутило и несло к берегу с такойбыстротой, что он испытывал головокружение и тошноту. Через несколькосекунд его выбросило на песок левого - южного - берега, за небольшимвыступом, скрывшим его от врагов. Внезапно прерванное движение, ссадина наруке, пораненной о камень, привели его в чувство, и он заплакал отрадости. Он зарывал пальцы в песок, пригоршнями сыпал его на себя и вслухблагословлял его. Крупные песчинки сияли, как алмазы, как рубины,изумруды: они походили на все, что только есть прекрасного на свете.Деревья на берегу были гигантскими садовыми растениями, он любовалсястройным порядком их расположения, вдыхал аромат их цветов. Между стволамиструился таинственный розоватый свет, а шум ветра в листве звучал, какпение золотой арфы. Свист и треск картечи в ветвях высоко над головой нарушили его грезы.Канонир, обозлившись, наугад послал ему прощальный привет. Он вскочил наноги, взбежал по отлогому берегу и укрылся в лесу. Весь день он шел, держа направление по солнцу. Лес казался бесконечным;нигде не видно было ни прогалины, ни хотя бы охотничьей тропы. Он и незнал, что живет в такой глуши. К вечеру он обессилел от усталости и голода. Но мысль о жене и детяхгнала его вперед. Наконец он выбрался на дорогу и почувствовал, что онаприведет его к дому. Она была широкая и прямая, как городская улица, но,по-видимому, никто по ней не ездил. Поля не окаймляли ее, не видно было истроений. Ни намека на человеческое жилье, даже ни разу не залаяла собака.Черные стволы могучих деревьев стояли отвесной стеной по обе стороныдороги, сходясь в одной точке на горизонте, как линии на перспективномчертеже. Взглянув вверх из этой расселины в лесной чаще, он увидел надголовой крупные золотые звезды - они соединялись в странные созвездия ипоказались ему чужими. Он чувствовал, что их расположение имеет тайный изловещий смысл. Лес вокруг него был полон диковинных звуков, среди которых- раз, второй и снова - он ясно расслышал шепот на незнакомом языке. Шея сильно болела, и, дотронувшись до нее, он убедился, что она страшнораспухла. Он знал, что на ней черный круг - след от веревки. Глаза быливыпучены, он уже не мог закрыть их. Язык распух от жажды; чтобы унять внем жар, он высунул его на холодный воздух. Какой мягкой травой заросланеезженая дорога! Он не чувствовал ее под ногами! Очевидно, несмотря на все мучения, он уснул на ходу, потому что теперьперед ним была совсем иная картина, - может быть, он просто очнулся отбреда. Он стоит у ворот своего дома. Все осталось как было, когда онпокинул его, и все радостно сверкает на утреннем солнце. Должно быть, оншел всю ночь. Толкнув калитку и сделав несколько шагов по широкой аллее,он видит воздушное женское платье; его жена, свежая, спокойная и красивая,спускается с крыльца ему навстречу. На нижней ступеньке онаостанавливается и поджидает его с улыбкой неизъяснимого счастья - всяизящество и благородство. Как она прекрасна! Он кидается к ней, раскрывобъятия. Он уже хочет прижать ее к груди, как вдруг яростный ударобрушивается сзади на его шею; ослепительно-белый свет в грохоте пушечноговыстрела полыхает вокруг него - затем мрак и безмолвие! Пэйтон Факуэр был мертв; тело его с переломанной шеей мернопокачивалось под стропилами моста через Совиный ручей.